Юрий Солнцев проза журналистика вирши <<<  на главную страницу <<<

О ЧЁМ НЕ ПИСАЛ О’ГЕНРИ

      Я пил кофе с человеком, который пил кофе с королём, которого после убили.
Чтобы читатель не придирался, уточню: короля убили давным-давно до того, как я пил кофе с моим знакомым, который лет семь уж, как умер, а то бы ему сто лет исполнилось как раз в этом 2005-м году и мы бы с ним пили кофе. Вечная ему память за всё, что он сделал в жизни!
Если вы не любите кофе или не любите королей, то всё равно найдёте в рассказанных здесь историях много увлекательных фактов. Именно - фактов.
Я уважаю О’Генри, но королей с капустой он выдумал от начала и до конца. Я тоже не прочь порассказать, прихвастнуть… я пил кофе с человеком, который пил кофе… я это уже рассказывал, извините, склероз…
Анатолий Михайлович Жуковский пил кофе с королём Югославии и с Великой княгиней Ксенией Александровной. Он прошёл с белой армией от Ростова до Константинополя; палил из пулемёта в 1920-м; пересёк греко-югославскую границу в мешке с хлебом; в 1941-м ускакал из немецкого плена на лошади, краденной у охраны; в 1942-м - преподавал в Берлинском балете, а в 43-ем - в Венском; в 1960-м курил трубку с вождём канадских индейцев...
Нет… с Великой княгиней Ксенией Александровной он пил чай, но это не менее интересно.
Его жизненный, как говорят, путь исчертил Европу зигзагами и привёл в Америку. Жизнь наступает, человек отступает. Человек победил жизнь, если стал личностью.
Анатолий Михайлович дожил до 93-х лет, сохранив ясность сознания.
И я кое-что запомнил из его жизненной повести. Бог велел делиться с читателем:

I. НЕ КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ
1   
Мы родом из Полтавской губернии, Ромненского уезда, имение Сурмачёвка на реке Суле. В нашем имении был даже большой курган: Шведская могила, где похоронены останки солдат Полтавской битвы.
Отец мой и дед - военные. Отец женился на моей будущей маме, Саченко-Сакун из Чернигова, тоже старое семейство, когда-то - богатое, потом - разорившееся: имения шли в приданое дочерям.
Родился я в Царстве Польском, в 1905-м году. Тогда это были владения России. В 1914-м году я готовился стать кандидатом в Суворовский кадетский корпус в Варшаве, но грянула война, немцы заняли царство польское, и мы отправились в Петербург. Попасть в здешний корпус было невозможно, и я поступил в гимназию. Там проучился неполный год, и мы переехали в наше имение, Сурмачёвку, где и пережили революцию.
Я поступил в Киевский кадетский корпус и проучился в нём до 1918-го года, когда Петлюра выгнал гетмана из Киева. С одним из воспитателей я пробрался домой, на Полтаву. В Ростове формировалась добровольческая армия. Отец собрал ячейку своего полка. Тогда ещё дела шли хорошо, формировались новые единицы. Но скоро красные стали одолевать, и начался большой отход. Мы попали в бои на реке Маныче, прошли всю эпопею отступления до Новороссийска, оттуда - в Крым.
Я был храбрый вояка, ничего не боялся, не понимал. Мне было пятнадцать лет. Хотел стать пулемётчиком. Однажды мне дали стрельнуть из пулемёта, и я понял, что это не по мне: я был небольшой и не такой сильный. Ехал верхом с винтовкой, на гнедом красавчике, которого мне подарил помещик Курганский со своего конного завода.
Отец после ранения ездил на тачанке, и в Крыму получил нестроевое назначение: комендантом города Карасу-Базар. А нас, недоучек, генерал Врангель отправил навёрстывать упущенное. Я попал в Крымский кадетский корпус. Сдавать экзамены было легко: всё чего мы не знали, нам прощали, как бывшим фронтовикам.
Под грохот английских броненосцев остатки армии погрузились на все возможные и невозможные суда и отплыли.
Скакуна я оставил на улицах Новороссийска со слезами на глазах. Расседлал и пустил на волю. Красивая была, гнедая лошадка с белой лысиной и в белых чулочках.

2   
В ноябре 1920-го мы приплыли из Крыма в Константинополь. Оттуда попали в Грецию. Великая княгиня Елена, греческая королева, пригласила несколько тысяч беженцев. В декабре 1920 года нас водворили в беженский лагерь. Отец профессии не имел, жили бедно. Он председательствовал в обществе военных инвалидов. Общество купило барак в лагере, устроило свои квартиры. Мама преподавала в школе французский язык. Я был кадетом, работал, где мог, чтобы помогать маме. Позднее отец выхлопотал табачный киоск. Греческие табачные короли были русского происхождения. Один из них, Москов, пригласил отца в своё представительство. Отец сидел у него в бюро с гусарской важностью и принимал посетителей. Он никогда не носил пиджаков, всегда у него была полувоенная куртка и фуражка. Никаких шляп. Отец не говорил ни по-гречески, ни по-французски. Как он «представительствовал» не знаю. Там он и умер в 1944-м году, восьмидесяти четырёх лет.
Я в Греции проболтался год, и отец решил: мне пора учиться. В это время последние русские войска уходили из Галиполи в Югославию. Король Александр принял наши части. Когда Николаевское училище прибыло на пароходе в Салоники и грузилось на поезд, отец привёл меня в порт. Причалы были оцеплены жандармами. Преподавателем училища был однополчанин моего отца. Он предложил взять меня. Я выбрал момент, когда жандармы отвернулись, прошмыгнул сквозь кордон и растворился в толпе кадет. Меня посадили в мешок и погрузили в вагон с хлебом. Так я пересёк границу и приехал с училищем в Белую Церковь, а оттуда - в Словению, в училище юнкеров.
Вот одна история из жизни кадет: мы объявили однодневную голодовку в поддержку мятежников Кронштадта. Обязались не ходить в столовую целый день. Голод брал своё, и после полудня мы разбрелись по соседским огородам рвать кукурузу. Хозяева настучали на нас, и директор корпуса полковник Римский-Корсаков устроил нам разнос. Мы обиделись и группой поехали в Белград жаловаться военному агенту: как обращаются с бывшими фронтовиками! В это время в Белграде оказался генерал Врангель. Ему доложили: в корпусе мятеж! Он нас построил, отчитал и отправил в казармы.
В 1922-м году я окончил корпус и поступил в Белградский университет на технический факультет, где было много моих товарищей. Кадеты - хорошая компания. Жили голодно, на небольшое пособие от государственной комиссии, старались подработать. Тут, на мою беду или счастье, я попал в оперный театр, где требовались статисты. Изображал солдат, рабочих и всё, что потребно в драмах и операх.
В 1924-м году в Белград приехал из Польши балетмейстер Фортунато с намерением создать новый балет. Приехала Елена Дмитриевна Полякова - танцовщица Мариинского императорского театра, подруга и одноклассница Кирсановой и Павловой, открыла балетную школу.
Фортунато начал с полной постановки «Лебединого озера». Ему надо было на кого-то надеть костюмы, чтобы напоминало балет. Пригласил и меня в статисты, учил понемногу танцам: па де катр, вальс, полька. Роли были смешные. Помню: пускал бабочку на проволоке, лёжа на спине за забором - декорацией цветов.
Фортунато заметил меня в «Аиде», когда я стоял на переднем плане и держал опахало. В этой трудной позе я держался долго и героически. Фортунато сказал: «Молодой человек, в вас есть что-то, располагающее к танцам». И привёл меня в школу мадам Поляковой.
Тогда решилась моя судьба.
В театре дела шли странно: у меня оказался талант. Чувствовал красоту, романтику, добро. Виделось всё светло, молодо, красиво.
Я оставил университет перед дипломной работой. Окончил школу Поляковой и государственное театральное училище. В 1927-м году в Белград приехала на гастроли Павлова, готовилась «Спящая красавица» в постановке Поляковой. Я танцевал небольшое соло кота в сапогах. Большинство танцоров в труппе были русские. Полякова представляла нас Павловой на генеральной репетиции. Про меня сказала: это Толя Жуковский, лодырь, прогульщик, скаут, охотник. «Оставьте глупости, молодой человек, и учитесь», - сказала Павлова. Так я и сделал. По наказу великой Павловой!
С 1924-го по 42-й год я прошёл все ступени: от мелкого солиста до премьера. В тридцать восьмом году я стал балетмейстером Белградского театра Оперы и Балета.

3             
В эти годы произошло самое крупное событие в моей жизни. Рядом со мной росла ученица школы Поляковой маленькая Яня - дочь капитана сапёрных войск Васильева. Она родилась в Киеве в 1912-м году, в 19-м приехала в Югославию. Я знал её девчонкой, но не обращал внимания. Меня интересовали взрослые балерины. Она дебютировала в «Капелии». Я был партнёром Яни. Тут я её «увидел». Как вы догадываетесь, мы поженились.
Театр наш стал известен в Европе. К нам приезжали балетмейстеры из России, оставались на год, на два. Среди них известная Нина Кирсанова. Ожидался приезд Павловой в 1931-м году. Яня должна была поехать с ней в труппе, но Павлова умерла в Гааге накануне визита к нам. Ей был 51 год.
С некоторого времени я стал пробовать себя в хореографии. Поставил несколько танцев в драме, танец персиянок в опере «Хованщина». Что было ещё? «Приглашение к танцу» Вебера, «На Кавказе» из сюиты Ипполитова-Иванова и «Половецкие пляски». Но… ещё не имел престижа. Иные сомневались: что это, мол, за чудо, вот уже лезет в балетмейстеры!

4             
Со скаутами (о них - позже) мы ездили летом по Югославии, Греции и Болгарии - собирали народный фольклор, танцы. Был среди нас один музыкант, записывал музыку (на бумаге, магнитофонов тогда не было, трудно себе представить!).
Я составил фольклорную группу из балетных артистов. Вскоре нас пригласили в Прагу на фестиваль славянских народов. Мы привезли танцы, симфонически обработанные для сцены. Одеты мы были в народные костюмы, не - театральные. Достался нам первый приз.
В это время в Советском Союзе работал Моисеев. Мы его не видели из-за «железного занавеса», но делали одну с ним работу. Конечно, у него была огромная Россия, а у меня - крошечные Балканы.
Фольклорная группа существовала отдельно от театра. Когда мы начали это дело, директор театра сказал, что фольклору в театре не место: «от фольклора пахнет портянками». Но когда нас признали, директор предложил поставить спектакль. Первая фольклорная постановка называлась «Огонь в горах», по мотивам македонских легенд, с их танцами. На первом спектакле присутствовал двор короля Александра.
На лето театр закрывался, и мы ездили в Париж, в Лондон, смотреть и учиться у великих мастеров. В 1938-м году в Лондоне, выступал русский балет Базиля - преемник Дягилевского балета. Полковник Воскресенский унаследовал этот балет от Дягилева вместе с режиссёром Григорьевым.
В это время мы созрели для выхода на широкую дорогу. А в белградском театре созрел сербский шовинизм. Большинство в труппе театра были русские, они же - лучшие. В труппе работала балерина, дочь генерала Бошкович - бывшего военного атташе в Петербурге. Она там училась балету. Будучи генеральской дочкой (отец имел связи при дворе), она сделала карьеру. Была хорошая танцовщица. Началась конкуренция с Яней. Дочь генерала делала всё, чтобы меня дискредитировать, «омаловажить», как говорили сербы. Жаловалась, что мы выделяем ей мало ролей. Пришлось давать объяснения при дворе.
Когда мы оказались в очередной раз в Лондоне, Яня держала экзамен в балет Базиля. Я был её партнёром в танце на экзамене. Её приняли в труппу. Она подписала контракт на поездку в Австралию. Это была наша победа и наша трагедия. Я должен был вернуться в Белград. Дал обещание директору. Директор предупредил: «Замену найду, но всё, вами созданное, рухнет».
Трагедия. Мы с Яней попрощались. Договорились, что привезу ей зимние вещи, когда пароход будет проходить Суэцкий канал. Я сел на поезд и поехал в Дувр, откуда шёл пароход до Кале.
Когда человек поступает правильно, а когда - нет?
Я подошёл к трапу и подумал: что я делаю? Ставлю под удар всю нашу жизнь. Разве не главное в жизни - наша любовь?
Вернулся в Лондон. Яня сидела в номере и плакала. Я сказал, что не смогу без неё жить и, вообще, пропаду.
Мы пошли к директору Севастьянову. Он был женат на Ирине Бароновой, приме балерине, замечательной танцовщице, одной из трёх самых тогда известных: Баронова, Ряпушинская и Туманова. Эти три бэби-балерины снимали сливки со всех спектаклей в Европе. Для них балет был жизнью. Баронова посмотрела на нас с Яней и сказала: «Ну, если вы такие дурные Ромео и Юлия, катитесь колбасой. Бог с вами!».
Мы вернулись в Белград.
Тогда я получил разрешение поставить «Золотого Петушка» Римского-Корсакова и «Франческа да Рамини». Я это сделал с помощью Яни. У Яни невероятная способность танцевать по памяти. Она могла воспроизвести танец, который видела в театре. Мы выступили в Болгарии с большим успехом. Яня дала незабываемый образ Франчески.
В «Золотом Петушке» танцевала Бошкович, а я был её партнёром. Она меня терпеть не могла! Но зритель видел, как мы страстно любим друг друга на сцене. На сцене не то, что в жизни, тут ничего не поделаешь.
Так прошли предвоенные годы.
Перед началом войны немцы заигрывали с Югославией - хотели склонить на свою сторону. Это коснулось и нас: в Белград приезжала Дрезденская опера, а меня посылали в Берлин, ставить югославские спектакли. Я познакомился с немецкими театралами, критиками. Позднее это сыграло роль в моей жизни. Кроме того, я вёл в Берлинской консерватории семинар фольклора южных славян.
Я никогда не служил в армии, не проходил военные сборы. Театр давал мне карт-бланш, то есть - «броню». Но тут война, пора сражаться, и я, раб божий, отправился на призывной пункт, сказал: могу ездить верхом, и меня взяли конным ординарцем в Дунайскую дивизию. На следующий день немцы бомбардировали Белград. Наш дом разрушили.
Отвоевали мы две недели. Наш полк окружила танковая дивизия. У меня было много шансов погибнуть, но бог был надо мной. В моём бумажнике, на груди, молитва хранилась, 90-й псалом, и - фотокарточка Яни.
Попав в плен, мы оказались в сарае бывшей мешочной фабрики. На третий день мы с одним сержантом бежали. Это ещё не были лагеря, всё импровизировано. Мы ускакали на лошадях немцев, пока те закусывали яичницей в кузнице. Мы их видели через окно. Проскакали по улицам городка, через железную дорогу и скрылись в лесу. Добрались до знакомого крестьянина, недалеко от Белграда, переоделись в сербскую одежду и пошли пешком в Белград.
Яня посмотрела на меня и говорит: «Толя, у тебя седые виски».
Немцы знали, что все мужчины призывного возраста это те, кто бежал из плена, либо не попал в плен по случайности, и нам всем выдали свидетельства: «военнопленный в отпуске».
Скоро начали действовать партизаны. За каждого убитого немца расстреливали сто заложников. И мы, «военнопленные в отпуске», были в списках кандидатов.
Я опять работал в театре, восстанавливал сербский национальный балет. На третьем спектакле немцы его запретили, как национальную пропаганду.
Зато они организовали русский охранный корпус. Мои учителя и товарищи-кадеты вступили в него, чтобы бороться с большевиками. Но немцы послали их в горы воевать с югославскими партизанами.
Я пошёл в культурный отдел немецкой комендатуры, сказал, что хочу работать в берлинском театре. Мне ответили, что в театре работать мы не можем, но можем записаться рабочими в Германию. Так мы и сделали, но, по приезде в Берлин, я разыскал коллег по театру, они устроили нас в консерваторию преподавать балет и фольклорные танцы. А вскоре после этого мы нашли места в Венской опере: я - балетмейстером, а Яня - балериной. 1943-44 годы мы провели в Вене. Ели плохо, спали плохо, но работали хорошо. Там я поставил несколько балетов, один - основанный на хорватском фольклоре.
В 1943-м стали бомбить Вену, и театр закрыли. Мы двинулись на запад. Моя сестра жила в Париже, брат - в Бельгии. Нас задержали при попытке перехода швейцарской границы. Жандармы были пожилые, сверхсрочники. Они знали меня по сцене. Жандарм сказал: «Мы вас не видели, но, если увидим завтра, арестуем».
Мы скитались из города в город, не рискуя задерживаться где-либо надолго. Везде было опасно. Нам удалось выйти навстречу французской армии. Я знал французский язык. Сказал, что я - бывший капрал, союзник, хочу служить у них в армии. Я показался им подозрительным, меня отправили в отдел контрразведки, в кабинет полковника Каролей. Он служил три года военным атташе в Белграде. Кроме того, он был охотником, и мы с ним встречались на охоте. «Мсье Жуковский?!» - удивился он.
Полковник дал мне карт-бланш, и меня приняли в военный театр дивизии. Я стал артистическим директором. Прослужил три года. Давали спектакли, разъезжали по военным зонам. Жили мы, как никогда больше не жили: во дворце Гогенцоллернов, у истоков Дуная, на Боденском озере. Громадный дворец под французским флагом. Там стоял штаб дивизии и наш военный театр. Юг Германии был французской оккупационной зоной.
В то время советская комиссия по репатриации объезжала военные зоны, забирала советских граждан. Наш генерал не пускал к нам никаких комиссий, говорил: «Извините, тут не разминировано, за ваши жизни не ручаемся».
Генерал был любитель старой России. Однажды он спас от советской комиссии хор Мамонтова, известный тогда на западе. Мамонтов позвонил генералу, сказал, что за ними едет советская комиссия. Генерал снарядил военные грузовики, и хор вывезли ночью, а утром явилась комиссия.
Позднее хор Мамонтова уехал в Аргентину.
В эти годы у нас было всё, кроме будущего. Нас с Яней приглашали в Белградский театр. Директор обещал полную свободу, но мы в это не верили. В Югославии был Тито.
В 1948-м году мы перешли в балет Василия Григорьевича Базиля, с которым были знакомы с 1938-го года. Так мы оказались в Париже. Репетировали, играли, ездили в Испанию, в Португалию. В этих поездках прошли 1948-49 годы. В этом театре мы делали, что придётся. В труппе было много богатых американок и англичанок. Они платили за то, чтобы им разрешали танцевать. Но Яня была такая танцовщица, которую не спрячешь. А я, в конце концов, стал помощником режиссёра Сергея Леонидовича Григорьева. Мне было уже за сорок. Это не лучший возраст танцора, но небольшие роли играл. В этой труппе я сделал единственную постановку: «Славянские Танцы». Темы собрал из моих белградских постановок. Это было такое этническое ожерелье из музыки и танцев балканских народов. Выступали в Сан-Себастиане в 1949-м году, оттуда вернулись в Барселону. Базиль заболел, труппу временно распустили. Деваться нам было некуда, и мы записались на Американскую квоту, как русские. Деньги скоро кончились, и мы вернулись во Францию. В Бельгии, где жил мой брат, была небольшая королевская опера. Брат устроил меня туда.
Гент - царство оранжерей. Там выращивались известные в Европе азалии и орхидеи. В Генте тогда устраивалась популярная в Европе выставка цветов: «Флоралия». По окончании театрального сезона я поставил балетный спектакль для парада к этой выставке. Второе действие «Лебединого…», «Болеро» Равеля и дивертисменты из танцев. На этот балет я пригласил артистов из труппы Базиля. Приехали Докудовский, Строганова. Было красиво сказочно: танцы в цветах.
Пришло письмо из Парижа с американской визой. У нас не было статуса беженцев - мы не узники лагерей, но, как преследуемые своей страной, получили бесплатный билет на пароход, отплывавший из Гавра.
31 января 1951 года мы пристали к берегам Нового Света.

5             
Скаутом я стал в 1920-м году, когда ехал с родителями на пароходе в Салоники. Там был один скаут-мастер из Евпатории Пётр Александрович Берников. По прибытии в Салоники он организовал отряд, и я вступил в него. Увлечение это тянется нитью через мою жизнь. Примкнув к скаутизму, я никогда его не оставлял.
Когда я был начальником отряда в Белграде, мы ходили в походы на гору Аваал, в двадцати километрах от Белграда. Вершину горы украшали развалины средневекового замка времён деспота Георгия. Замок был обнесён рвом и окружён легендами о подземных лазах к дальним городам и прочее. На этом же холме была могила неизвестного солдата Первой Мировой войны.
Мы разбивали палатки под стенами бывшего замка, собирали грибы в ближнем лесочке и готовили на кострах. Жареные грибы с луком сказочно пахли на весь лагерь. Мы называли себя рыцарями Аваальского замка.
Однажды вечером, перед ужином, я увидел трёх офицеров. Они спускались к нам по валу, окружавшему бывший замок. Один офицер, в чёрной морской форме, хромал. Это был адъютант короля, адмирал Прица, по прозвищу «Хромой». За ним шёл Король Александр. Они видели флаг России, который мы всегда поднимали над лагерем. Я скомандовал: «Лагерь, смирно! Равнение на середину!» и рапортовал королю по-русски: «Ваше Величество, лагерь русских скаутов на Аваале в составе сорока человек! Происшествий нет!» Король держал руку под козырёк. Потом подошёл к костру. «Чем это вкусно пахнет?» Попробовал наши грибы, кашу.
- Как мы сюда добрались?
- Пешком.
- А - палатки?
- Принесли на себе.
Уходя, король взял руку под козырёк и сказал по-сербски: «Живите юнацы». Мы не знали, что ответить и заорали «Ура!».
Через два дня, когда мы укладывались, подкатили военные грузовики. На них мы вернулись в Белград. Король не забыл нас.
Короля Александра мы встречали на улицах, когда возвращались со сборов в форме скаутов, отдавали королю честь. Он махал нам рукой.
Позднее, когда я стал балетмейстером и королевский двор бывал на спектаклях, мы познакомились с королём Александром. У меня хранится кофейная чашка с вензелями королевской гвардии. Из этой чашки он пил с нами кофе. Но памятен король Александр особенно тем, что он, воспитанник пажеского корпуса, много сделал для русских беженцев.
Остатки замка на горе Аваал были снесены по приказу короля и на вершине горы построен новый большой мемориал неизвестному солдату: фигуры в народных костюмах держат на плечах саркофаг. Предание гласит: кто нарушит покой замка - умрёт. В год освящения памятника король Александр был зверски убит красными хорватами в Марселе.
В годы войны было не до скаутства. В Германии жили скауты, но мы не поддерживали связи. После войны мы были с труппой Базиля в Испании. Я носил на рубашке скаутскую лилию. Однажды, в Барселоне, местные скауты подошли ко мне на улице, познакомились. Общались. Я даже был у них на сборах.
В Бельгии, работая в королевском театре, познакомился с католическими скаутами. Их дружина в Генте устраивала раз в год вечер для сбора средств. Я им поставил спектакль с играми и танцами.
В 1947-м году, когда я служил во французской армии, офицеры-скауты пригласили меня поехать с ними на фестиваль. В день открытия был парад. Каждая секция шла со своим флагом. Я развернул Андреевский флаг и шёл один. Других русских флагов на празднике не было. После парада меня пригласили в канцелярию фестиваля. Представитель международного бюро, английский полковник Вильсон спросил: «Что это значит? России нет и нет русских скаутов, а пионеров мы не признаём. Кого вы представляете?». Он объяснил, что не хочет конфликтов с союзниками. По той же причине русская скаутская организация в Париже не послала представителей на фестиваль. Но скауты относились ко мне хорошо. Там я впервые познакомился с американскими скаутами. Они подарили мне на память серебряный доллар.
С первых дней в Америке я работаю в скаутской организации - 5-й отряд Ермака Тимофеевича. Я - ископаемое: самый старый из живущих скаутов. Меня показывают - молодым. «Этот и есть - самый старый?!». И трогают меня: настоящий?!

6             
В Европе я занимался фольклором славянских народов, в Америке изучал жизнь индейцев. Университет Сан-Франциско давал мне трёхмесячный оплачиваемый отпуск раз в пять лет, и мы с женой проводили его в индейских поселениях. Мы объездили территории от Аляски до Гватемалы, Чили и Перу. Культуры индейцев на севере и на юге очень разные. В бассейне Амазонки индейцы живут так, как жили пять тысяч лет назад: голодают и добывают пищу. Там сохранились ещё более древние, чем у американских индейцев, поверья. Например, считают, что не все индейцы пришли в Америку через Берингов пролив. Часть из них пересекла океан из Монголии. В преданиях этих индейцев и во внешности больше монгольского: скулы, разрез глаз, ярче выражена раса.
Американские индейцы, как все американцы, живут сыто. В районе Ванкувера, на островах Квин Шарлотт живёт племя Хайда. Восемь деревень - всё, что от них осталось. Живут по обычаям предков, но вигвамов не строят. Сооружают домики, школы, компонуются сёлами. Соблюдают свои праздники: день вороны, орла, лосося. Носят старые индейские имена: Серый волк, Белый олень.
Вдали от мегаполисов быт сохранился лучше. Сильны традиции почитания старших. Старость, говорят индейцы, это мудрость; мы должны учиться у стариков, чтобы не делать тех же ошибок. Когда старый индеец доживает свой век, он говорит: я с вами жить не хочу. Ему строят в лесу шалаш, приносят пищу, он остаётся один молиться богу. Смерть не возводится в трагедию.
У индейцев есть чему поучиться. Мораль высока, нет разводов. Если мужчина хочет уйти от жены, он должен исчезнуть из округа. Молодёжь, конечно, вливается в струю современной жизни. Ходят в канадские или американские школы. У индейцев единобожие - верят в единого духа. Никаких святых. Католики не завоевали индейцев, нет в посёлках церквей. А пить научили их европейские конквистадоры.
Я провёл десять дней в поселении индейцев севернее Ванкувера. Меня сначала чуждались, но потом пригласили на «Обед Лосося». Сезон ловли открывается для индейцев раньше, чем для прочих американцев. Такова привилегия.
За обедом я сидел рядом с вождём. На прощание он похлопал меня по плечу и говорит: «У нас с вами есть общее: оба говорим на ломаном английском». Так оно и было.
Однажды я встретил вождя-женщину. Это редкое явление. Она окончила британский университет в Ванкувере и вернулась к своему племени. Просвещала народ свой, замуж не вышла. Ей было 65 лет. Она рассуждает мудро: жизнь идёт, всё меняется, надо уметь жить по-нынешнему и не забывать хорошего старого.

7             
Несколько слов о царской семье.
В конце сороковых годов, на гастролях балета в Испании, мы встречали Владимира Кирилловича, сына Кирилла - претендента на русский престол. Владимир Кириллович служил при испанском дворе среди офицеров бывшего 9-го Ольвиопольского уланского полка имени короля Альфонса тринадцатого. Король, как шеф полка, пригласил их на службу. Когда приехал балет, полковое командование устроило ужин, где я и познакомился с Владимиром Кирилловичем. Там же я встретился с Лидией Кошуба, бывшей балериной Дягилевского балета. Знатная была красавица. Ездила с нами, занималась костюмами, не танцевала. Недавно прочёл о её смерти.
Мой отец, командир 15-го гусарского украинского полка, в 1916-м году был ранен, попал в госпиталь Великой княгини Ксении Александровны, которая была шефом полка. Мы с мамой приехали к отцу. Там я познакомился с семейством Ксении Александровны. Её младшего сына, князя Василия Александровича, я встретил позже в Америке, где он жил последние тридцать лет. Это был скромный человек, тяжело работал на разных поприщах, ничего не имея. Я у него бывал, вспоминали, как в 1916-м году играли в крокет.
Князь Василий Александрович жил с семьёй в большом имении, в Woodside (окрестности Сан-Франциско). Бывало, охочусь, подстрелю бекаса и отнесу князю. Любил он по-русски старинную дичь. Американцу подавай гуся или утку. А тут мелочь, бекас?!
Отец завещал мне отвезти мемуары полка Великой княгине Ксении Александровне (сестре Царя), что я и сделал в 1950-м году перед отъездом в Америку. Ездил в Лондон. Ксения Александровна приняла меня, угостила чаем. Говорила со мной, как бабушка с внуком. Жаловалась, что русские просят помощи, а они, Романовы, бедны, как церковные мыши. «Сама живу из милости».
Её поселили в оранжереях Букингемского дворца, в Лондоне, в небольшом двухэтажном флигеле среди парников. Только звучит громко.
Великая княгиня близка родством к английской королевской семье, но английский двор относился холодно к - русскому. Терпели, как бедных родственников. Датская королева приютила многих Романовых при своём бедном дворе.
С тех пор я не видел Ксению Александровну. Посылал ей на дни рождения «пьяные бельгийские вишни». Она любила эти конфеты. Писала мне открытки, благодарила. Это была светлая личность, как и все Романовы, трагическая судьба которых известна.

8
С чего началась наша жизнь в Америке? В кармане 50 долларов. Наше прошлое - балет. Он мало кому был нужен здесь в 1951-м году. В отличие от Европы здесь не было государственного балета. Были студии, небольшие частные компании.
Первый год мы пошли в производство: я - на литейный завод, Яня - на фабрику, шить рубашки. По вечерам давали уроки. Позже меня взяли в балет Сан-Франциско. До меня там никто не ставил характерные танцы. В Государственном Университете Сан-Франциско я учредил кафедру этнологии танца. Это новая наука о народном танце. Каждый народ выражает свою душу в танце так или иначе. Почему шотландцы и греки танцуют в юбках? Черкесы - на пальцах? Две книги напечатаны по этому поводу.
Кто бы мне прежде сказал, что я буду преподавать танцы в университете Калифорнии?!
Яня открыла балетную студию и вела её 25 лет. Учила студентов искусству, которое усвоила в школе Поляковой. Мы много ездили по Европе, северной и южной Америке, собирали фольклор, передавали ученикам.
Ни будь со мной Яни с её пониманием, помощью и талантом любви, я ничего не добился бы в жизни, на сцене.

9
Моё мнение об американском балете?
Балет Нового Света это - стройка. Американская балерина («балерун») - hardworking (усерднейший работяга). В американском балете есть всё: напор, мастерство, искусство. Нет… танца в нашем, русском понятии императорского балета.
Создатель американского балета Баланшин - технарь. У него балет - это танец партитур. Вот скрипки танцуют, вот эти… Не признавал он ни костюмов, ни декораций, ни сюжетов. Баланшин - абстракт. Америка - царство индустрии, техника здесь приемлема во всех сферах.
Была, правда, Александра Данилова, имела школу, но это - частность.
Вспоминаю невольно великую Павлову. Особое существо! На неё смотрели как на богиню. В её танце было необъяснимое обаяние, божественный дар, волны чувств. Умирающего лебедя она танцевала так, как ставил Фокин. Я видел потом Плисецкую, Уланову… не то. Умирает лебедь, но - как-то не так.

10
Мы счастливы, что дожили до момента когда, можем помогать России и русским скаутам. Благословенна Америка, что нас приняла, никому не нужных. Мы благодарны американцам за приют и работу. И - Господу богу, он указал нам путь.

II. Герокина

1
Если вам нравятся истории в духе Джеймса Бонда, то эта история разочарует вас, хотя у её героя есть общее с бомонд-суперменом, а именно: человек этот всегда побеждал. Быть может, уместнее сравнить его с Гераклом, тем более что он был гражданином Греции.
Мы ещё в школе знали, что Греция - страна мифов, родина Геракла-победителя. Ещё мы учили, что в Греции есть столица Афины, порты: Пирей и Солоники, есть промышленность, сельское хозяйство и ландшафт. В древности по этому ландшафту разгуливали забияки-драконы, пока Геракл ни перебил их всех и ни истребил зло. Но пришли новые времена, и вернулось зло: по стране расхаживали солдаты в касках и с автоматами.
Когда немцы заняли Грецию, они поручили оккупационные заботы итальянцам. Земляки Гарибальди пили вино и пели песни. Немцы считали итальяшек худыми солдатами, не доверяли серьёзных дел. Большие военные дела творились в Пирее и Салониках. Через эти два порта снабжались немецкие армии на Балканах.
Именно в Салониках проживал греческий гражданин Джоргу Ламбрионидос. Гражданин этот был очень известен ещё до войны. Выдающийся молодой человек атлетического телосложения, как и полагается греку, приготовленному на роль мифа. Ламбрионидос был капитаном футбольной команды, волейбольной команды и разных других команд-победителей. Он победил в гонках на парусной лодке, которую соорудил сам.
Олимпийские игры в те годы проводились в Греции. Парадное шествие начиналось из Олимпии. Первым нёс факел Джоргу Ламбрионидос, герой спортивного мира Греции. Преуспевал он не только в спорте, но и на разных других поприщах. Например - в языках. Он хорошо говорил по-русски, по-гречески, по-французски. Он не знал, что будет война, что придут немцы, но поступил на курсы английского.
Немецкого он не знал. Поэтому и по разным другим причинам он нашёл общий язык с англичанами, а не с немцами.
В Салониках стояло много немецких кораблей и немного английских шпионов. Джоргу нашёл агента Британской разведки. Или агент нашёл Джоргу. Короче, они нашли друг друга. Джоргу сказал, что он такой хороший пловец, что может заплыть далеко, а если надо, то ещё дальше. И это была правда.
Джоргу ещё сказал, что он патриот международного класса и патриот настоящий, что тоже сказалось правдой, а такое не часто случается. Настоящий патриотизм - свойство людей выдающихся.
Англичанин поведал Джоргу, что у них, в Англии, делают мины с часовым механизмом. Механизм этот, пояснил англичанин, работает с немецкой точностью. И это опять было правдой.
В Солоникском заливе есть дворец короля Константина. Однажды к дворцу подплыла английская подводная лодка, и моряки выгрузили на берег ящик с минами. Через три дня в Салониках взорвался немецкий корабль. Вскоре взорвался ещё один и - ещё. Греки заговорили, что взрываться стало привычкой немецких кораблей.
Ламбрионидос подплывал ночью к немецкому кораблю, цеплял мину и уплывал. Такое сделать - как дважды два, по свидетельству очевидцев кино с Джеймсом Бондом.
Немцы писали в газетах, что это дело рук саботажников, которые получат по заслугам. А британские ежедневки уверяли, что герой сопротивления в Греции нанёс больший ущерб фашистам, чем весь английский флот. Это, пожалуй, гипербола.
Джеймс Бонд - тоже гипербола международного героя.
В народе сложился миф о народном мстителе, имени которого никто не знал. Его знал, конечно, британский агент, а немцы не только грозили возмездием, но и ставили в бухтах сети. Солдаты обшаривали прибрежные заросли и посёлки. Британский агент учил Джоргу как уходить от слежки. Ламбрионидос был способным учеником. Он менял явки, место действия и всегда уходил от погони. Его звали «неуловимым» и были правы. Только однажды правы оказались немцы. Они схватили подпольщика на рассвете. Он спал в заброшенной хижине, неподалёку от берега. На полу истекала солёной водой одежда героя.
Легко быть Джеймсом Бондом, но не легко - человеком. Джоргу был лучшим пловцом в Греции, но он человеком был, уставал зверски и не мог в мокрой одежде уйти далеко от берега.
Логично предположить далее, что Джоргу вёл себя как герой и бежал из плена. Примерно так оно и произошло.
Полевой суд был коротким. Джоргу судили в компании саботажников: некто украл курицу, кто-то - солдатские сапоги. Все они заслужили единой кары.
Саботажников затолкали в грузовик и повезли на расстрел. Джоргу связали руки, но не связали ноги. Пассажиры этого транспорта знали, что это последний путь. Но Джоргу знал больше других. Он знал: он - герой и миф здешней земли.
На крутом повороте Джоргу опрокинулся через борт машины и упал на дорогу. Другой, на его месте, больше не встал бы. Джоргу поднялся и побежал.
Легко ли бежать со связанными руками? И солдаты в грузовике были немецкие. Они не пили вина на службе, не пели песен. Они делали своё простое дело: стреляли по беглецу из автоматов и перебили ему ноги. Солдаты взвалили раненого на грузовик, доставили по назначению и расстреляли заодно с прочими.
В английских газетах писали, что это варварство и что по международным законам нельзя расстреливать военнопленных и раненых.
В немецких газетах писали, что он никакой не военнопленный, а саботажник, бандит и получил по заслугам.
Так где же правда?
Правда проста, как правда: «Победителей не судят».

2
По выражению современников Джоргу: «Герой умер, но дело его живёт и побеждает».
Разумеется, у такого роскошного парня, как Джоргу, была девушка или, как говорят в народе, зазноба.
Джоргу погиб, но его девушка жила и …
Нет, она не продолжала его дело, не стала народным мстителем и так далее. Она просто жила вместе с памятью о герое.
И у неё было имя, красивое чуть ли не героическое: Герокина.
Да, звали её Герокина Деметриадис. Прелестная была девушка (по свидетельству очевидцев).
Народный танец есть «Герокина», он вот о чём: девушка спустилась в цистерну за холодной водой, поскользнулась, упала и стала кричать. Народ собрался. Вода холодная. Один молодец да сказал: «Я тебя вытащу за твой золотой пояс, но ты станешь за это моей женой». И вытащил. Танец и песня - народные, греческие.
По законам Джеймса Бонда настоящий герой не умирает. Так что со смертью Джоргу Герокина стала героем его истории.
Женщина - вечный и главный герой истории.
Так что в этой истории есть всё: герои, любовь и «хэппи-энд».

3
Чего же ещё не хватает такой красивой истории?
Ключ к разгадке любви ищи в любовном да треугольнике.
У такого парня, как Джоргу, было конечно много девчонок, которые «за ним бегали». Но он любил одну. Такое случается в книгах сплошь и рядом, а в жизни - только с незаурядными личностями.
Джоргу был незаурядным героем и таким же разведчиком. Он не болтал налево-направо о своих подрывных амбициях. Уходил на дело с наступлением темноты и возвращался с восходом солнца. Не ночевал дома, чтобы не подвести мать. Отсыпался в заброшенных сараюшках, сушил у огня одежду.
Матери сочинить можно, зачем не ночуешь дома, поймёт. Много ты наплетёшь девушке?!
Может быть, Джоргу так любил свою девушку и так хотел стать большим героем в её глазах, что посвятил её в свою жизнь.
Любовь слепа.
Джоргу любил единственную, и это стоило ему жизни.
У Джоргу был одноклассник Такий Кандояни. Они не только учились в одном классе, но и ухаживали за одной девушкой, Герокиной. Выражаясь языком трагедии, Кандояни был соперником.
Далее можно предположить разное. Например: Герокина была такой девушкой, которую мог любить более чем один мужчина. Или: Такий соперничал с героем, чтобы примкнуть к героизму. Мы знаем мало о мотивах поступка Кандояни и о самом поступке. Мы, собственно, ничего не знаем, но вещает молва: это он, Такий, навёл немцев на след Джоргу. Быть может, это всего лишь выдумка злых языков - соперников героя. Известно лишь достоверно, что Кандояни женился на Герокине, у них родились дети, и они жили благополучно, и пережили войну. Победители? Кто их теперь рассудит?!
«Победителей не судят».

4
Когда обнаружен ключ к истории, разгадка и прочее, остаётся её, историю, рассказать.
Эту историю мне рассказал человек, который много видел. Много видеть и много выдумать не одно и то же.
Анатолий Михайлович Жуковский оставил Россию с белой армией. Жил с родителями в Салониках, где была значительная русская колония. Его мать преподавала французский язык в местном лицее французской культурной миссии.
Лучшим учеником лицея был Георгий, сын вдовы русского офицера Петра Иванова, капитана сапёрных войск белой армии, православного. В Салониках вдова вышла замуж за грека по фамилии Ламбрионидос. Он был коммерсант, владел пароходом, который возил товары по Средиземному морю. Коммерсант усыновил мальчика, и Георгий Иванов стал Джоргу Ламбрионидос, «русский православный грек».
«Мы жили рядом, - рассказывал Анатолий Михайлович. - Очень дружили, и мы, и родители наши. Он, правда, во всём был первый. Я только вскину ружьё на охоте, а у него уже утка пала! Он был капитаном волейбольной команды Солоник, в которой я играл. Он был красив, строен, фактический Аполлон. Бог наделил его необыкновенной внешностью и особой миссией. Он первым нёс факел Олимпийских игр, хотя не родился греком. Он был оптимистом, говорил: будем живы - не помрём, а коль умрём - всё будем живы. Он говорил это по-русски. Он говорил без акцента по-русски и по-гречески.
Англичане считают его героем британского сопротивления.
Мать Георгия, Леонарда Даниловна - польского происхождению. Её сына по-польски зовут Ирек. В разных странах зовут по-разному, но имеют в виду одно и тоже.
Греки зовут его «поликарий Джоргу», что значит: витязь Георгий.
«Когда приезжают знакомые из Солоник», - сказал Анатолий Михайлович, - «говорят, что помнят «Джоргия» и чтят героя».
Джоргу не Джеймс Бонд. Герой невыдуманный и выдуманный, в каком-то смысле, антиподы. Джеймс Бонд - бог толпы. Ламбрионидос - народный герой. Даже - международный.
Джеймс Бонд побеждает всегда. Победителей всегда не судят. А кто судит героев?
Любовь.