ШКИПЕР

рассказ

Жизнь течёт себе, пока не очнёшься и не спросишь себя: куда же она течет? Прищемит сердце с утра, небо - серятина, лица скверно отсвечивают, внутри тебя сидит злюка и сквернословит: жизнь так, мол, и так её... Даже ключ, который всегда поворачивался, застревает в замочной скважине. Я, всё-таки, повернул его, но еще раньше услышал: "Здравствуйте!"
Я ответил: "Здравствуйте!" и оглянулся. Плотный мужчина в старом морском кителе стоял у соседней двери. Я не слышал, как он появился. Наверное, из квартиры вышел.
- Вы здесь живёте? - спросил он.
Всё было как-то не так в это мерзкое утро. Прежде всего - голос: такой флотский мужик и такой полудетский голос!
- Здесь живет моя дочь, - ответил я.
- Она купила или снимает? - услышал я другой голос из-за двери, которую прикрывал спиной моряк.
- Не знаю, - ответил я, стараясь не раздражаться.
- Не знает! - продолжал голос за дверью. - Вор, куда лезет, и тот знает! Я как в полицию позвоню!
Теперь я определил вполне: голос был женский, но очень низкий, такой шаляпинский бас.
- Вы не пугайтесь, - шепнул моряк. - Она шутит. Она здесь менеджер!
Надо было послать их к некоей матери, но я сдержался. Так вот сдерживаешься, сдерживаешься, потом - инфаркт.
- Я, если что, подтвержу, - продолжал моряк вполголоса. - Я вашу дочь знаю, хорошая женщина. И полицейских знаю. Меня три раза в полицию забирали. Они в кино страшные, а так - добрые. Они знают меня, я - Шкипер.
- Очень приятно, - сказал я и хотел закрыть за собой дверь.
- Это неправда, вам неприятно. - Он это высказал непосредственно и без тени нахальства. - Вы не стесняйтесь, я больной. Люди знают и сторонятся меня. Вот, и вы тоже уйти торопитесь.
- Но я, правда, по делу. Дочь просила стул починить, гости придут...
- Вот и ладно, - шепнул Шкипер, оглядываясь на свою дверь. - Она тут менеджер, а я чиню. Пойдём наверх и возьмём гвоздей. Она женщина, ее слушать... А мы вернемся и стул починим. - Он пошел вверх по крутой лестнице, переступая полушагами. Я потянулся за ним в ожидании чего-то долгого и занудного. Я старался тихо ступать, чтоб не скрипели ступеньки, и всё оглядывался на дверь его квартиры. Казалось, вот-вот кто-то выглянет и застанет за чем то нехорошим. Это привычка наша российская: ты вечно заранее виноват.
- Неинтересно вам, знаю. - Шкипер задерживался на каждой ступеньке, высказывался и двигался дальше. - Мне интересно как это людям не интересно... Люди, как чайки: шумят, суетятся, рвут друг у друга... Птичий базар: не замолчат, не прислушаются... А у меня отнять нечего, им и неинтересно...
Лестница, наконец, кончилась, и мы прошли сквозь узкую дверь. То ли - чердак, то ли - мансарда. У стены груда ломаной мебели и пыльных бутылок. Сквозь засиженное мухами окно серел кусок океана за рёбрами крыш. Путаясь в паутине, мы добрались до рваненького дивана. У дивана стояла тумбочка без одной ножки. Тут было что чинить.
- Сначала выпьем, - Шкипер вытянул из тумбочки бутылку - единственный здесь не пыльный предмет. - За встречу и за удачу! Только не говори мне, что миллион выиграть - это удача. Человека встретить это удача. Я дома тоже жил в городе. Там выйдешь на улицу, поговоришь... С кем ты поговоришь в Америке? С их улыбкой из толстой резины? Ты к ним подходишь - уже натягивают улыбку. Подумаешь, я их английский не знаю! Так не поговорить с человеком?! Так и живу: “how are you”, и - восвояси. Вот, - он показал на свет бутылку, - подлинный ром. Если б ни ром, Колумб не открыл бы нам Америку. Он каждый день давал ром матросам, не то они сошли бы с ума и убили его.
Я вытянул ящик из тумбочки. В ящике было полно разных гвоздиков, как раз таких, какие я забыл дома.
- Интеллигентный человек, а торопишься, - шкипер аккуратно задвинул ящик. - Жизнь состоит не из гвоздиков и крючочков. Жизнь - это картины и голоса. Я был слухачом на подводной лодке. Под водой звук - это жизнь... - Он замолчал и, не то, чтобы задумался, а отключился: взгляд отсутствовал... - Жизнь может стать смертью, - вернулся он к своей мысли. - Маленькая подводная лодочка, и случилась авария. Спасались через торпедные аппараты. Глубоко было, думал: раздавит голову. Вылетел вверх пузырём, чуть не лопнул. С тех пор я - контуженный. Меня уволили из военного флота, пошёл на траулер боцманом. Ходил в тропики на тунца. Полные трюмы рыбы и ни грамма выпить. Полгода в море болтаешься. С ума можно сойти. Празднички подошли, зарядили бутылочку. Замполит всё ходил, вынюхивал. Где-то, говорит, "гонят", не могу найти где. Он бы и не нашел, да пробку вырвало. Он сидел в нашей каюте, на стуле, бутыль - под стулом. Небольшая - литров на двадцать. Никто и не пострадал, даже - стул, но меня списали на берег, и я стал шкипером. Небольшой катер такой. Я возил на нем самого лоцмана. - Он опять отключился, взгляд потускнел. Он, будто, слушал. Потом выдохнул и продолжал: - Значит, списали... Втроём жили в каюте, но я все взял на себя. Жаль было ребят, молодые. Замполит все допытывался: кто готовил бутылку, зачинщик и прочее. Под конец он сказал, что врачи правы, что я больной. - Шкипер поднял рюмку, но, вдруг, замер. - Ш-ш-ш… - он поднёс палец к носу. Где-то внизу хлопнула дверь.
- Господи, наградил ты меня! - послышался тот же низкий голос, и затем, громче: - Катись вниз, бездельник!
- Я, пожалуй, пойду, - сказал я.
- Не бойся, она сюда не залезет, у нее ноги больные.
Опять хлопнула дверь.
- Людей отвлекать от дела! - послышалось снизу. Снова хлопнула дверь, на этот раз - так сильно, что пыль посыпалась с потолка.
- Если чего, уйдём - сказал Шкипер, отряхиваясь - Он щёлкнул ржавой задвижкой, отвернул узкую раму. Потянуло свежим морским воздухом. Окно выходило на плоскую крышу.
- Осточертеет, и ухожу, - сказал Шкипер. - Видишь, пожарная лестница? Трижды не возвращался. Жена звонила в полицию. Сказала: еще убегу - посадит в психушку. У неё на меня диагноз: клаустрофобия. Скажи, стерва?! А я ведь, правда, как под водой: пустота давит. А кто меня утопил? Кто кричал: "В Америку! Там свобода!? Разбрелись по этой свободе. Жена, видите ли, менеджер, дети разъехались, а я один, как водолаз. Когда у жильцов унитаз забьется, звонят ей, а она посылает меня. Хозяина дома я не видел, не знаю, кто он и существует ли. В Америке все существуют, но каждый - сам по себе и - кто его видел? - Шкипер замолчал, прислушался и продолжал: - Кому можно верить, когда свои же дети подводят?! "Папа, ты будешь жить в Америке, в этой великой стране мира!" Нате, смотрите, я весь в Америке! Сбегитесь и посмотрите! Мне - шестьдесят, а я никому не нужен! В Америке в шестьдесят списывают с налогов, как лишний расход. У них это называется "золотой возраст": купить дом и не ходить на работу. Мечта идиота! - Он снова прислушался, встал, подошёл к двери. Я опять вытянул ящик, насыпал гвоздей в карман и задвинул - обратно.
- Сиди, не ёрзай, - сказал Шкипер. Он отошёл от окна и сел на стул, который скрипел даже когда не двигался.
- Говорят: у нечестных глаза бегают, - продолжал Шкипер. - Мне не надо гадать по глазам. Я про людей по посадке знаю. Замполит искал самогон, так у него должность такая. Он не сидел, он ездил по стулу. Баба моя никогда не присядет. Лет сорок живем, мельтешит, как комар перед носом. Ты порядочный человек, оттого - нервный. Боишься - подметят. Ничего не попишешь: ты такой или другой. На двух стульях не усидишь. Ш-ш-ш!!! - он почесал нос. Я слышал неотчетливый рокот, скорее всего - шум улицы. - Шкаф, - пояснил Шкипер, - шкаф поехал. Она, когда злится, мебель двигает. Живём, как в театре: действие первое - гостиная графа, действие третье - спальня мадам... - Он встал и зашаркал нервно по чердаку. Останавливался, прислушивался, снова ходил. Наконец, он остановился перед окном, высунулся на крышу.
- Мой капитанский мостик. Боцманом был, и - шкипером. Вышел на пенсию и приехал в Америку. Не славная, но карьера. Ты никогда не стоял на мостике? Я скажу тебе что такое стоять на мостике. Стоишь, а дерьмо плывёт мимо. Я всю жизнь - на мостике, и, как вижу приличного человека, беру на него курс. Я тебя сразу приметил. Вижу, тихий такой, значит, тонет в Америке.
Он смотрел мне в лицо, не в глаза. Сосредоточить взгляд он не мог, он был очень болен. Мало ли что он болтает! Мне то с чего, вдруг, тонуть? У меня пенсия и квартира. И вообще... каждого психа слушать?! Да ведь мы из таких краёв, где юродивые слывут пророками.
Я встал и сказал, будто в свое извинение, что мне пора, поздно уже. День прошел, прожит впустую. Опять защемило сердце. В темноте наткнулся на стул. Он заскрипел, предупреждая: вот-вот развалится. Я поднял стул, приглядываясь, куда бы его отставить.
- Все так, - бормотал Шкипер, - взять и уйти. Унести с собой... Ш-ш-ш! - погрозил он пальцем. - Телефон!
Я ничего не слышал.
- Это - меня, - сказал Шкипер. - Приходи завтра. Завтра починим. Только и делаю, что чиню. Починишь и никому больше не нужен. - Он стал спускаться по лестнице, разговаривая с самим собой. Обо мне он забыл. Я пошёл следом, стараясь не привлекать внимания. Он вошёл в свою квартиру и закрыл за собой дверь. Я услышал женские крики и поспешил на улицу.
Я приду завтра. Рано приду, пока все спят. Заберусь по пожарной лестнице. Дверь на крышу открыта. Об этом я позаботился, когда уходил. Я пройду тихо, чтоб никого не будить. Совсем тихо. Тише, чем вор...